Легенды старого Донецка: шепот шахт и степей

Шепот Доброго Шубина

Солнце тонет в степи. Ветер несёт запах угля, соли и дыма - смесь, что въелась в кожу Юзовки ещё в конце XIX века. Шахтёры, чумазые, с глазами, выжженными усталостью, спускаются в забой, где тьма дышит, а метан шипит, как змея под ногами.

Среди них - Иван Шубин: крепкий, молчаливый, с чутьём на беду, будто слышит её шаги за стеной.

- Парни, валите! Газ! - кричит он однажды, выталкивая бригаду к свету.

Сам же остаётся - с факелом в руке, прогоняя смерть взглядом. Но в тот день шахта взревела, как раненый зверь... и Шубина не стало.

- Он не ушёл, - шепчет старик у террикона, прихлёбывая пиво из кружки. - Стал духом. Добрым Шубином.

Треск в кровле? Это его шаги. Лампа мигает? Он рядом. Свистнёшь в шахте - жди обвала. А оставишь на краю забоя краюху хлеба с колбаской - спасёт.

- Я сам видел, как краюха исчезла! - хвастается шахтёр Петро.

- То крысы, а не Шубин! - ржёт Семён, но всё равно кладёт кусок сала у входа в штольню.

В 1990-х местное пиво назвали «Добрый Шубин». Шахтёры чокались:

- За нашего ангела в шубе!

А в 2025-м датчики следят за газом, дроны сканируют штреки, ИИ предупреждает об обвалах... но байки о Шубине греют сильнее любого обогревателя. Потому что страх перед тьмой не исчез - он просто научился прятаться за цифрами. А вера в того, кто прикроет спину в темноте, осталась.

Сижу у террикона. Ветер воет, как будто сама степь поёт старую песню. И кажется - из тени кто-то подмигивает.

- Ну что, оставишь мне колбаску? - будто спрашивает он.

Пруд «Блоха»

В центре Донецка - пруд «Блоха». Вода мутная, пахнет тиной и сыростью, будто в ней замурованы все подвалы старой Юзовки.

- Без дна он! - клянётся баба Вера, семечки щёлкает у парковой ограды. - Вагоны с углём туда кидали - и пропадали, как в чёрную дыру.

Водолазы в советское время ныряли - слышали гул, будто недра зовут.

- Там Шубин свои тайны прячет, - шепчет Вера, и глаза её блестят, как угольки в темноте.

В 2010-х сонаны показали: глубина - четыре метра. Но попробуй убеди мальчишек, что «Блоха» - не портал в подземный мир! 

Кидаешь камешек - всплеск, и по спине бегут мурашки. А вдруг... всё-таки бездонный?

- Бабуль, что там, на дне? - теребит мальчишка.

- Сокровища, милок. И тайны.

Пруд - не просто водоём. Он - зеркало города. В нём отражаются степь, шахты, голоса тех, кто жил, пел, любил и умирал. Мы, с нашими гаджетами и спутниками, всё ещё верим в эти сказки. Потому что они - корни. 

Рождение Юзовки

- Когда Донецк родился? - спорит дед Микола с другом за квасом у ржавых труб старого завода.

- 1869-й! Юз пришёл! - машет рукой.

Но тише добавляет:

- А до того - Александровка. 1779-й. Беглые, солевары, степные мечтатели...

Джон Юз, британец с чертежами и упрямством империи, думал, что покоряет пустыню. А степь уже жила: дышала, торговала, пела. На Четвёртой линии еврейские семьи строили лавки, дома, будущее.

- Без них Юзовка была б пустой, - вздыхает историк Анна, листая пожелтевшие фото. - Мы - не монолит. Мы - сплав.

Представь: закат. Дым костров. Запах соли. Солевар напевает, купец считает барыши, Юз чертит завод на песке. Этот котёл - душа Донецка.

- Юзовка - миф? - хмыкает пацан, глядя на ржавые трубы.

- Не миф. Начало, - отвечаю я. - Легенды важнее дат. Они - как уголь: чёрные, но горят.

Тени и свет

Не все легенды - добрые. Шахта 4-4бис помнит сто тысяч душ, сгинувших в войну. Рутченково поле хранит эхо расстрелов 1941 года. Взрыв на «Смолянке» унёс триста жизней - шахтёры до сих пор крестятся, проходя мимо.

Но есть и свет.

Баба Королиха - шахтёрка с 75 годами стажа - спасла Хрущёва от обвала.

- Работай, как Королиха, и не трынди! - смеялись в забоях.

- Она была как скала, - вспоминает старый горняк, и в глазах - влага.

Говорят, под Смолянкой - подземный город для элиты. В реках и шахтах спрятаны клады - от султана до атамана Яблочка. Не построенная АЭС - то ли пустота, то ли проклятие. А «зелёный Донецк» с розами на терриконах? Ха! Байка. Но родная.

- Тут розы не растут, - смеётся шахтёр, стряхивая пыль, - а дух - да.

- Рассказать ещё? - спрашиваю я у террикона.

Степь молчит.

Но Шубин, кажется, снова подмигивает.